– У нас сейчас нет этой привилегии – молчать. Поэтому я считаю, что тексты должны звучать. Недавно я делал читку «Хозяина кофейни», потом еще одной пьесы и еще. Хотел, чтобы сыграл один актер, но не получилось, и я плюнул и сам читаю. Не знаю, хорошо ли это, но мне важно, чтобы тексты работали. Понимаю, мы все умираем: ты умираешь, они умирают, [всем тяжело], но давайте пробовать. Приходите, я приглашаю.

– По сути, у меня уже сформировался репертуар – шесть-семь спектаклей. Я могу даже выезжать с ними.

– Вот я это все делаю, и бывает злюсь. На тех, кто до сих пор работает в государственных институциях и делает какую-то ерунду, которую им разрешили. Но честно говоря, потом останавливаюсь. Потому что нет одного правильного способа, как делать [создавать театр] и как выживать.

– Честно говоря, меня не покидает ощущение, что мы – на «Титанике», и при этом, простите, образ художников, которые на тонущем корабле рисуют картины, чтобы повесить их на стены, не выходит из головы. Корабль тонет, – а оркестр играет. Но опять таки, если нужно рисовать картины, – рисуйте. Если нужно спасаться, – спасайтесь. Я честно, не боюсь, что меня посадят, потому что у меня уже есть репертуар для камеры на 20 человек.